- Почему россияне не хотят работать
- Почему Россия не такая, как все
- О причинах ухудшения отношений России и Запада
- О Европейском союзе
- О роли США в Европе
- Об Украине
- О прямых переговорах с сепаратистами
- О приглашении международных сил в Донбасс
- О Крыме
- Об учете пожеланий жителей Крыма
- О признании постсоветских границ
- О вызовах в Центральной Азии
- О демократии и правах человека и прогрессе
Почему россияне не хотят работать
Бармен метался как угорелый. Капли пота скатывались по гладко выбритым щекам, уложенная когда-то прическа сбилась на сторону, на рубашке проступили пятна от пивной пены. Вечерами в лондонском Сохо многолюдно — в этом кабачке и рядом с ним столпилось десятков пять мужиков, жаждущих эля. За стойкой работал один человек — наливал пиво, отсчитывал сдачу, разносил закуску, вытирал столы, собирал бокалы, кричал что-то повару и не забывал улыбаться. Его хватало на все. Сколько заработал — столько и съел, классический капитализм.
Обычная картинка для Лондона, куда мне пришлось съездить совсем недавно, — и большая редкость для московских заведений с их вальяжными официантами. По крайней мере такой интенсивности работы персонала, как в лондонских пабах, в Москве я не встречал нигде.
«Экономический рост должен базироваться на трех китах: увеличение производительности труда, инвестиций и инноваций», — заявил на недавнем Петербургском экономическом форуме Владимир Путин. Производительность труда — вообще один из его самых любимых коньков: к 2018 году, по замыслу президента, ее надо увеличить в полтора раза к уровню 2011 года.
«Технологический» способ увеличения — модернизация оборудования, систем управления и прочего — самый очевидный и ожидаемый от властей и бизнеса шаг.
Но помимо «железа» есть гораздо более сложный для воздействия извне компонент — желание людей работать.
Потогонный режим работы лондонских барменов, конечно, всего лишь пример того, как предельно эффективно может быть организована работа наемного сотрудника. Но чем больше людей в стране готово трудиться в таком режиме, тем свежее, динамичнее и конкурентоспособнее будет экономика. Собственно, один из благотворных эффектов любого кризиса — рост желания работников вкалывать и, соответственно, увеличение производительности труда.
Но, судя по всему, это не российский вариант — миллионы наших соотечественников работать закатав рукава до сих пор явно не готовы.
Минимум социологии, всего лишь пара наблюдений, из свежего. Ученые бьют тревогу: реиндустриализация России под угрозой. Никто не хочет идти работать на завод и стоять у конвейера от звонка до звонка. В середине 1980-х на производстве работало 80% экономически активной молодежи, сейчас — 33%. Логика проста: пусть денег платят и меньше, но главное — сидеть в офисе. При этом жители России, если верить исследованиям, вполне довольны такой работой: две трети жителей говорит, что их все устраивает. В США таких менее половины, а в Японии — около трети.
Или вот заместитель мэра Москвы в правительстве города по вопросам экономполитики Андрей Шаронов говорит о необходимости развивать периферию Москвы. Для этого нужны мигранты — 1 млн в течение пяти лет. 200 000 человек ежегодно в и так переполненную приезжими Москву и Московскую область! На это можно пойти только в случае крайней нужды — и она действительно есть. Строить местные жители категорически не готовы. Охранять что-нибудь — другое дело: посмотрите на растущую с каждым годом армию мужчин в потертых куртках какого-нибудь ЧОПа.
Производительность труда в России — всего лишь треть от уровня Соединенных Штатов. По расчетам некоторых аналитиков, особенно плачевна ситуация в сельском хозяйстве, здравоохранении, образовании — там разрыв может достигать 6 раз. И пока ситуация быстро измениться не может: если до кризиса производительность росла со скоростью под 7% в год, то в 2010-2011 годах скорость снизилась до 3-4%.
Но сама по себе динамика в этом случае не главное. Сравнительно низкая безработица в Российской Федерации — 5,5% в 2012 году (за 13 последних лет она упала почти в два раза, даже в США она сейчас 7-8%, не говоря уже о странах Южной Европы) означает низкую конкуренцию за рабочие места. И маскирует миллионы рабочих мест, на которых люди, мягко говоря, не перерабатывают. Зарплата может быть как вполне приемлемой, так и копеечной — для многих это вовсе не главное. Зачастую просто не осталось желания напрягаться.
Миллионы мигрантов, на которых так рассчитывает власть, серьезной конкуренции местным на рынке труда, по большому счету, не составляет: им интересны другие вакансии с совершенно иной интенсивностью работы и зарплатой.
Это вовсе не означает, что в России не умеют или не хотят работать: множество людей готовы трудиться до седьмого пота и делают свое дело очень профессионально. Проблема в том, что обратных примеров по-прежнему слишком много.
С такой мотивацией прорыва в экономике ждать не приходится.
Типичный, на самом деле, пример. У моего приятеля и бывшего коллеги Игоря уже 10 лет нет постоянной работы. Очень неплохой в свое время журналист, он ушел искать себя — благо, жильем был обеспечен. Перебивался случайными заработками, перепробовал с десяток профессий, сделал пару некоммерческих проектов, которые не принесли ему ни рубля. Поиски себя продолжаются. По-моему, он счастлив.
Источник
Почему Россия не такая, как все
Профессор Стэнфордского университета Иэн Моррис, автор таких мировых бестселлеров, как «Почему Запад властвует», «Мера цивилизации», «Война. Чем она хороша?», «Собиратели, крестьяне и ископаемое топливо», известен своими неортодоксальными воззрениями на важнейшие проблемы мировой истории. Тем интереснее узнать его мнение о текущих проблемах современности. Моррис принял участие в работе «Астана клуба», где и побеседовал с Forbes.
О причинах ухудшения отношений России и Запада
После 1991 года многие были полны оптимизма, что Россия и Запад станут работать вместе, добиваться общих целей, между ними не будет конфликтов и разногласий. Но реальность оказалась сложнее, чем казалось 30 лет назад.
Хочу заметить, что многие нынешние трудности того же порядка, с которыми сталкивалась Россия на протяжении последних нескольких веков. А именно, проблема в географии. Многие люди на Западе не понимают, как развал СССР и возникновение независимых государств воспринимаются из Москвы. На протяжении долгого времени правители России со времен Петра Первого отодвигали границы все дальше и дальше на Запад в целях безопасности. Ведь и Швеция, и Франция, и Германия вторгались в Россию. И потому российская власть очень настороженно относится к намерениям Запада. В Америке, кстати сказать, особенно не понимают озабоченности Москвы. Там для многих стало сюрпризом то, как Россия прореагировала на движение Украины от нее в сторону Запада, на ее намерение вступить в ЕС и НАТО. Но американцы не должны удивляться, что Путин прореагировал так резко — с учетом вашей географии и истории.
География же определяет тот вопрос, на который вы должны дать сами себе ответ: «Мы часть Европы или же часть Азии»? Или вы кто-то еще? Исторически Россия все-таки часть Запада. И она является таковой уже минимум 1000 лет, начиная с того времени, когда христианство пришло на Русь из Константинополя. Ваша страна активно перенимала из Европы и технологии, и многое в культуре. Византия, кстати, находилась в сердцевине европейской цивилизации — в Средиземноморье, представляя собой «старую Европу».
В начале Нового времени Запад обратился к империалистическим захватам по всему миру. Россия также пошла по этому пути. Но она создала свой вариант европейской цивилизации, втягиваясь в процесс территориального расширения все дальше на Восток. И потому Россия никогда не будет похожа на Францию или, например, США.
О Европейском союзе
Европа сейчас проходит через один из самых удивительных экспериментов в истории. Помню, когда я был подростком, Великобритания присоединилась к ЕЭС, это произошло в 1973 году, и тогда все новости в СМИ были только об этом. Ведь что такое Евросоюз? Это попытка создать громадное государственное образование без войн. До этого все великие империи в истории возникали как следствие завоеваний. Сейчас же создается единое пространство, размером, может быть, с США или Россию, без гибели миллионов людей в боевых действиях.
Но последние лет десять трудности стали нарастать. Нужно отвечать на вопросы — какова роль национальных правительств в принятии решений по общей экономике, единой валюте? Как укреплять внешние границы Евросоюза? Если будут найдены ответы, тогда Европа выйдет из нынешнего кризиса более сильной.
О роли США в Европе
После Второй Мировой войны все было ясно — Европа разделилась на Восточную под управлением СССР и на Западную под американским лидерством. Вашингтон оказывал финансовую помощь старому континенту, был готов защищать его военными средствами. Но после распада советской империи возникает вопрос — в чем заключается роль Америки в Европе сегодня? Последние два года при Дональде Трампе мы видим интенсивные поиски новой политики. Из Белого дома слышны даже шокирующие заявления, например, что европейцы должны больше тратить на оборону примерно в том же объеме, что и США. И Трамп более агрессивен в проведении подобной повестки, чем его предшественники, которые после 1989 года говорили примерно о том же, но более мягко.
Проблема заключается в том, смогут ли правительства по обе стороны Атлантики работать так же, как прежде? Или возникнет какая-то новая реальность? Европа имеет в совокупности сильнейшую экономику в мире — почему же Америка должна сохранять в ней свое военное присутствие? С другой стороны, история американского присутствия насчитывает много десятилетий — я вырос с мыслью о том, что это норма. Но как знать: может, через 20-30 лет Европа станет совсем другой.
Об Украине
Если бы я знал рецепт разрешения украинского кризиса, я бы стал действительно мировой знаменитостью. Проще всего сказать, что это «сложно». Страна, действительно, разнообразная — восточная часть Украины лингвистически и культурно очень близка к России, западная часть многим напоминает Центральную Европу. Но, с другой стороны, имеются несомненная украинская идентичность, общий язык и большое количество людей, убежденных в том, что Украина должна оставаться единой страной. То, что в ней имеются тяготения в ту или иную сторону, является питательной почвой для конфликтов, и, может быть, для Украины было бы лучше оставаться, так сказать, нейтральной, наподобие Казахстана.
О прямых переговорах с сепаратистами
Я могу вспомнить свой опыт жизни в Великобритании. У нас была очень тяжелая история в Северной Ирландии, тысячи людей там погибли, потребовалось 25 лет, чтобы участники конфликта, наконец, сели за стол переговоров. Необходимо преодоление исторических разногласий, чтобы противоборствующие стороны смогли оставить позади негативное наследие, чтобы они осознали, что насилие неспособно принести мир. Если сохраняется хоть одна группа, которая верит в силу, то бесполезно говорить о переговорах. Если мы обратимся к истории гражданских войн в разных странах мира, то убедимся, что осознание этого требует значительного количества времени.
О приглашении международных сил в Донбасс
Иногда привлечение миротворцев работает. Они помогают разделять противоборствующие стороны, удерживать их от продолжения насилия. В свое время голубые каски помогли стабилизировать положение, разведя противников в арабо-израильском конфликте. В случае Украины — другая ситуация, задействованы другие интересы. Я не думаю, что миротворцы ООН могут решить проблему в Донбассе. Надо прежде сблизить людей, наладить между ними диалог.
О Крыме
Интересная вещь: после 1945-го не было примеров, когда одна страна использовала силу, чтобы забрать территорию у другой страны, так, чтобы другие государства согласились.
Да, есть прецедент Израиля, аннексировавшего Голанские высоты и Восточный Иерусалим. Но если в 1948 году страны мира согласились с его временными границами, установленными по факту, после войны с арабами, то в 1967 году, после Шестидневной войны, уже не согласились. Никто не сказал «окей», поскольку мир драматически изменился за прошедшие двадцать лет. Сегодня вы не можете использовать силу для решения территориальных споров.
Но, как это бывает в жизни, правительства — подобно обычным людям — делают исключения в тех случаях, когда они хотят этого. Крым — очень трудный случай. Многие жители полуострова счастливы оказаться в России. Но, с другой стороны, нельзя забирать землю у другой страны. В целом могу сказать, что ситуация не будет быстро разрешена, это проблема для будущих поколений.
Об учете пожеланий жителей Крыма
Да, я знаю, был референдум и большинство сказало «да». Но другие страны не готовы признавать это. Вы должны понять, что первая аналогия, которая приходит в голову американцам, — это аннексия Гитлером Судет в Чехословакии в 1938-м. Был бы там референдум, большинство бы судетских немцев проголосовало «за». Для Америки это идентичные случаи. Даже если большинство жителей Крыма за вхождение в состав России, то, раз украинское правительство против этого, мировое сообщество не признает перехода его к России. В чем тут отличие от шотландского референдума? Правительство в Лондоне дало свое согласие на его проведение, и небольшим перевесом голосов избирателей Шотландия осталась в составе Соединенного королевства. Но если бы правительство в Лондоне не разрешило референдум, то одностороннее объявление независимости (в случае положительного исхода голосования на незаконном плебисците) никто бы и не признал.
О признании постсоветских границ
Это проблема, хорошо известная еще до распада СССР. Европейские страны нарезали в Африке по непонятным принципам немало государств, таких как Нигерия, например, которые являлись абсолютно искусственными конструкциями. Или вот Ирак — очень хороший пример. Его, может быть, стоило разделить на три страны — суннитскую, шиитскую и курдскую. Но как это сделать без того, чтоб погибло множество людей? Увы, но мы привязаны к этим границам. И в Нигерии, и в Ираке, и на постсоветском пространстве опасности передела границ очень велики. Да, эти разграничительные линии не даны богом, но их нарушение — худшее решение из всех возможных.
О вызовах в Центральной Азии
В ближайшие 5-10 лет и Казахстан конкретно, и страны Центральной Азии в целом будут становиться все более и более важными геополитически. Судите сами — Китай крайне заинтересован в доступе к нефтяным ресурсам вокруг Каспия. Но его возможности по оказанию прямого влияния ограничены, и Америка будет обязательно предпринимать контрмеры в качестве ответа на инициативы Пекина. У самих США интерес к региону весьма ограниченный, в первую очередь связан с террористическими вызовами после событий 11 сентября 2001 года. Москва также не может оказывать прежнего влияния на процессы в Центральной Азии. Все это напоминает «Большую игру» Британии и России в начале XX века, когда они соперничали в Центральной Азии. В такой ситуации у республик региона появляется шанс выступать в качестве самостоятельных игроков, преследовать собственные цели. Миссия Казахстана в этом раскладе — заполнение вакуума власти, особенно после постепенного ослабления позиций России в регионе.
О демократии и правах человека и прогрессе
Я предполагаю, что в ближайшее время Казахстан ждет быстрый прогресс, в страну приходит много денег. И здесь он стоит перед развилкой: по какой модели развиваться? Либо классическая западная — маленькое правительство, прозрачность, гражданское общество, либо китайская — очень сильное правительство, мощные государственные вложения в экономику, тотальный контроль и цензура.
Западные институты в современном виде — это творение XX века. Но в XXI веке ситуация может измениться. Успехи Китая очевидны и порождают много оптимизма и внутри, и за рубежом, в том числе и в Америке. Что лучше подходит нашему столетию? Даже некоторые западные страны начинают двигаться в направлении общества более авторитарного, менее открытого. Кое-кто полагает, что избрание Дональда Трампа — свидетельство этому. Что получится в итоге, никто не знает. Повторю — я бы был очень знаменит, если бы знал ответ и на этот вопрос.
Но когда вы изучаете историю человечества, то понимаете, что ничто не дается навсегда. Демократия была очень успешным экспериментом для Европы и Северной Америки за последние двести лет. Но любой общественный порядок рано или поздно увядает, и этот ждет та же судьба. Большой геополитический вызов XXI столетия заключается в ответе на вопрос — в какой точке исторического развития мы находимся сегодня? Будет ли XXI век эпохой конца демократии, ее естественного исторического завершения или, наоборот, ее расцвета и поступательного развития?
В начале XX века на Западе имелось много иллюзий насчет ближайшего будущего, но произошли две мировые войны, появился фашизм. Такие же иллюзии возникали после распада СССР. Но, с другой стороны, всякий раз западная модель демократии побеждала в конечном счете.
Источник